Если такую обстановку, — закончил полковник Денисов, — в штабе Походного Атамана не понимают, то только потому, что не желают".

В ответ на это вечером 19-го апреля нами было получено очередное идиотское приказание Походного Атамана отправить еще один наш полк на усиление "Северной группы". Как же задрал этот тупой придурок! Мы отчаивались, предугадывая вновь затеваемую Александровск-Грушевскую операцию, которая могла погубить не только "Северную группу", но и свести на нет и всю нашу работу. Чтобы образумить ставку, полковник Денисов решил умыть руки, не подчиняться придурочным приказам, испробовав последнее средство, послав Походному Атаману следующий рапорт:

"Состояние моего здоровья и иные обстоятельства, о которых я доложу Вам лично, обязывают меня ходатайствовать об освобождении меня от занимаемой мною должности. Командующий войсками Южной группы Ген. штаба полк. Денисов. 19 апреля 1918 г. № 14".

Уже второй командующий "Южной группой" увольняется, не в силах обуздать самодурство зарвавшегося учителя!

Однако, против всякого ожидания этот рапорт, оказал необходимое действие на ставку, так как 20-го апреля генерал Попов в сопровождении двух адъютантов прибыл к нам в Заплавы. Видно генерал почуял, что без нас ему снова придется бегать и скрываться по глухим степям!

Ознакомившись на месте с обстановкой и выслушав наши доклады о целесообразности и необходимости операции против Новочеркасска, Попов, не без колебаний, утвердил наш план, а затем стал собираться к отъезду. Мы, однако опасались, что вернувшись в Раздоры Походный Атаман под влиянием своего окружения опять переменит свое решение, или отложит его на неопределенное время и потому дали ему понять, что в наш план входит его личное присутствие среди Заплавской группы и въезд в г. Новочеркасск во главе победоносных войск. Пусть посидит среди нас в качестве "заложника", а то опять наломает дров.

Быть может, мои предложения не убедили бы генерала Попова, если бы нам не помог счастливый случай.

Как раз в это время, отряд большевиков из района Александр-Грушевский выдвинулся к станице Мелиховской и стал обстреливать участки реки Дон. Доложив об этом Походному Атаману, не отличающемуся большой храбростью, я добавил, что ему нет смысла ехать сейчас в Раздоры и бесцельно подвергать опасности свою драгоценную жизнь.

Походный Атаман издал унылый вздох.

— В таком случае, — сказал Попов, хрипя и утирая проступивший пот, обращаясь к своим молодцеватым адъютантам, — попытайтесь вы пробраться в мой штаб и скажите начальнику штаба, что меня "арестовал" командующий "Южной группой" и я не протестую. Возможно, что и моему штабу придется сюда переехать.

После чего атаман проворчал, проходя мимо меня, что-то о «проклятых зазнайках», издал сдавленный смешок, и с достоинством удалился отдыхать. Я же сидел, кивая, как болванчик, и глупо ухмыляясь — а что еще оставалось делать? Меньше слов — проблем не будет. С подобными людьми всегда трудно. У них всегда сначала штаны дырявые, а потом бриллианты мелкие.

Вот и славно, что генерал так переживает за свою шкуру! Странно только, почему бы просто не позвонить по телефону и самому не сказать об этом? Зачем посылать гонцов, рискуя их жизнями?

Я терпеть не мог чванства Атамана, его всепобеждающей самоуверенности, нескрываемого презрения ко мне; и вот теперь напыщенный ублюдок назначает меня мальчиком на посылках! Как только это решение Атамана стало известно в Ставке, оно вызвало там бурю негодования. Ставка считала себя обиженной. Она нервничала и сердилась. По телефону беспрерывно сыпались упреки. Весь ее гнев, конечно, обрушился на Денисова и меня. Но самое характерное было то, что штаб Походного Атамана совсем не интересовался предстоящей операцией. Вообще, никак… Центр тяжести в переговорах занимали только вопросы характера персонального и шкурного. Нас ежеминутно спрашивали:

— Кто же теперь начальник штаба Походного Атамана? Почему принят ваш, а не наш план?

И на другом конце провода сердито запыхтели в знак сомнения.

И следом:

— Значит, распоряжаетесь вы, а мы больше не нужны?

И снова проблеяли эти дурачки:

— Вы губите все дело и срываете нашу гениальную операцию против города Александровск-Грушевский.

Слушая их, я ощущал, как во мне поднимается волна ужаса: не столько из-за того, что они говорили, столько из-за того — как. Совершенно спокойно, рассудительно, без видимых эмоций они выводили формулу, ответ на которую — это понимал даже я, неопытный штабной офицер — может быть только один: катастрофа. Хорошенькая перспектива для меня, не правда ли?

Я не знаю, как бы долго продолжался этот бесполезный монолог, глухого с немым, тем более, что генерал Попов упорно не желал лично переговорить со своей придурочной ставкой по телефону, — если бы большевики не прервали нашу телефонную связь со ставкой, а я, от греха подальше, умышленно приказал пока ее не восстанавливать. Ну что ж, в такую игру — "ничего не знаю и ничего не хочу знать" могут играть обе стороны.

В тайне, я был очень доволен этим обстоятельством, так как сразу прекратились все бесполезные разговоры, и мы могли спокойно заняться отшлифовкой плана атаки Новочеркасска. Я сказал — отшлифовкой, так как уже несколько дней тому назад вся операция до мельчайших подробностей была нами разработана. Все было предусмотрено! Не только сама атака города была детально изучена, но и разработаны задачи нашим частям на первые дни. Войска в изобилии были снабжены картами и наглядными схемами города, разделенного на районы.

Были заранее назначены начальники участков, указаны места расквартирования частей, предназначенных для гарнизонной службы, и определен порядок их довольствия. В каждом районе были назначены пункты для пленных и сбора оружия и заранее составлены команды под начальством офицеров (каждый из них имел заместителя) для занятия главных учреждений. Будущее место расположения штаба было известно каждому станичнику. Даже заготовили объявления о призыве добровольцев на пополнение войск с указанием мест их явок и так далее. Даже белого коня для атамана мы подобрали!

В общем, не только офицер, но и каждый боец в этой операции отлично знал свою задачу. Мало того, обязанности каждого были несколько раз проверены. Тяжелый урок 1–4 апреля был учтен мной полностью. Сделано было все, чтобы не повторить прошлых ошибок, а использовать их как ценный опыт. Благоприятные данные разведки укрепляли в нас веру в успех операции, и эта вера невольно передавалась нашим войскам.

Заодно и моим китайцам найдется работа! А то что-то во время боев их не было видно и слышно. Горе-вояки! Так, иногда постреляют издалека по врагу. Только дефицитные патроны жгут! А оплату требуют! Пора уже очередной транш им платить, так что пусть его себе из большевиков и выбивают!

Атаку назначили в ночь на 23 апреля, то есть под второй день праздника Святой Пасхи. Мы умышлено рассчитывали, что в первый день праздника красногвардейцы, как обычно, перепьются в зюзю, и будут спать непробудным сном, а нам удастся достигнуть своей цели с наименьшими потерями.

22-го апреля наши полки выступили с началом сумерек и, соблюдая полную тишину, в полночь заняли исходное положение. Все чувствовали серьезность текущего момента. Открытая степь перед нами представлялось полем смерти, уготованное тьмам ратников, которые на него ступят. Кто мог, тот переодел чистое белье. Другие царапали карандашами свои имена и адреса на клочках бумаги, которые либо прикрепляли к кителям, либо просовывали в петли для пуговиц, так чтобы в случае смерти их тела опознали и сообщили семьям. Шли молча, сосредоточенно, с твердой решимостью выполнить свою задачу. С богом!

План операции состоял в полном окружении города. В первую очередь необходимо было прервать железнодорожное сообщение и заслонами прикрыть Новочеркасск с севера и юга. По условиям наличной обстановки, наступление главными силами мы решили вести с восточной стороны через район Хотунок и Фашинный мост, — единственную переправу через реку Тузлов. Трудная задача выпадала на конницу подполковника Туроверова, которая должна была прикрыть Новочеркасск с юга.